Видите ли вы только сухую историю осадков, морей, последовательно покрывавших друг друга в длинной двухмиллиардной истории земной коры? Научились ли вы языку тех великих законов, которые управляли путями атомов, когда из мирового хаоса рождалась Земля, когда в сложных путях электрических сил одни атомы накапливались в глубинах, а Другие окружали их ореоламп так, как гирлянды каменных волн окружают наши щнты, как роятся электронные облака вокруг маленьких электрических ядер наших атомов.

Поняли ли вы, что не случайно, а покорно великим Законам физики и химии рождались паши значки металлов, руд и солей, что не в беспорядке мирового хаоса, а в величайшей гармонии разбросаны эти пестрые точки согласно законам новой науки — геохимии [44] : ей принадлежит будущее! И из законов этой науки родятся новая география, новые пути экономики новые узлы промышленности, новые источники и богатства техники и культуры.

РОЖДЕНИЕ СЛОВА

Дружно гребли мы навстречу свежей имандровской волне, борясь с набегавшими валами. Медленно подвигался тяжелый карбас, с сетями и неводом, и только поздно вечером мы подошли к западным берегам озера и под покровом варак стали втягиваться в Мопчегубу.

— Как зовут этот скалистый наволок [45] , что вдается в губу? — спросили мы саами Архипова.

— Да как зовут, просто зовут — наволок.

— А вот следующий?

— Это еще наволок.

— А там дальше, вон со скалой у входа в губу?

— Еще, еще наволок. Ну, чего спрашиваешь, нету имени у этих губ, да наволоков, — говорил старый седой саами, которому даже обидно было, что какие-то пришлые люди смеют спрашивать о рыбных губах, а может, и хотят распоряжаться ими…

А наш географ что-то аккуратно записывал в книжечку.

Прошло два года. Из печати вышла большая прекрасная карта полярного озера Имандра со всеми островами, губами и речушками. На месте западных изрезанных берегов красовались тонко выгравированные названия: «Просто-на волок», от него «Еше-наволок», а дальше — «Еще-еще-наволок».

Так родилось слово, и тщетно будут разбирать через сто лет великие знатоки финских языков, фольклористы и историки, где искать корни этих загадочных названий.

В тесной столовой старого дома хибинской горной станции на озере Вудъявре большое оживление. Вдоль длинных столов сидят за кружками чаю герои многолетних хибинских экспедиций. Среди них саами Василий Кобелев, несколько исподлобья смотрящий на нас, и молодой саами Николай.

Николай горд своим званием и своим чином. Он один-единственпый саами среди нескольких тысяч рабочих и служащих треста. У него в руках новый желтенький портфель — он назначен начальником оленьего транспорта Полярного апатитового горнохимического объединения.

Сегодня крестины.

Сначала надо назвать горы и долины Хибин, те, для которых до сих пор не было названия, а потом, и это главное, надо окрестить новые минералы.

И новые слона разойдутся по всему миру, новые пазвания войдут на сотнях языков во все учебники минералогии, геохимии и химические справочники, они переживут всех пас, даже самое молодое поколение, их будут коверкать на всех языках мира, они будут фигурировать с ошибками в надписях во всех музеях всех стран, — словом, рождение слова не шутка, не забава для хибинцев. это, так сказать, священнодействие.

Легче и скорее справляемся мы с названиями долин, гор, речушек.

— Вот эту речушку, около самого дома, — говорит Николай, — надо назвать Сентисуай, по-русски — Таловка, она ведь никогда не замерзает, бежит даже зимой.

— Хорошо, хорошо! — соглашается хибинское племя, уплетая вкусный пирог с чаем.

Больше споров вызывают названия гор. Одни хотят называть их так: отроги первый, второй, третий — по военному ранжиру, другие — воспитанные в географическом духе — Северная долина. Меридиональный хребет, Юго-восточный отрог, третьи, помоложе, еще живут воспоминаниями Майн Рида и Купера: Вождь большой реки, Озеро косматых медведей, Племя длинного дня…

Это все звучит прекрасно.

— Вот здесь раньше паслись стада диких оленей. не правда ли, Василий? Значит, эту гору надо назвать Гора оленьей долины, по-саамски — Поачвумчорр — олень, долина, гора.

Нашим саамским экспертам предложенное название очень нравится. За ним быстро принимается Ворткуаи (Громотуха), Саамка, Ущелье географов, веселый смех но унимается, предлагают вызвать еще Аннушку — старожилку здешних мест.

Но вот строгий окрик начальства (на то оно и начальство), все замирают. Начинаются крестины новых минералов, крестные, отец и мать, должны обосновать предлагаемое ими название.

— Вот прекрасный блестящий фиолетовый минерал. Он встречается в Ловозерских тундрах в довольно больших количествах — это водный титано-ниобо-тантало-фосфато-силикат натрия, кальция и редких земель. Предлагаем назвать мурманитом.

— Почему? — раздаются возгласы.

Защита крестных не очень обоснована, кто-то и углу даже смеется:

— Да потому он мурманит, что его нет на Мурманском берегу.

Но крестные не унимаются, они доказывают, что «мурманит» звучит просто, кратко, красиво!

Мы голосуем: большинство за мурманит. Процедура его крещения окончена.

Потом выступает новая застенчивая пара, молодые отец и мать.

— Вот совсем новый минерал, то есть не совсем новый, то есть совсем не новый: есть в Гренландии такой ринкит, так наш минерал на него похож, а впрочем, не совсем похож.

Возникает спор. Классики предлагают назвать альфа-рипкит, кое-кто хочет дать название по имени той горы, на которой впервые встречен этот минерал: кукисвумчоррит. Страсти разгораются, наконец все примиряются на имени ринколит — почти как ринкит, по все-таки нс совсем.

Так родилось слово, и быть по сему!

Заканчивается постройкой новая ветка железной дороги. Вместо старого, захудалого разъезда Белый настоящая станция с многочисленными путями, а дальше. у входа в ущелье, разъезд, потом город Кировск — Хибиногорск, а в горах, у самого апатитового рудника, конечная станция всей апатитовой ветки.

Надо дать названия новым станциям, включить их в реестр железнодорожных путей всего Союза, напечатать новые билеты, бланки, реестры, квитанции, накладные, литера — словом, записать новые названия н книгу прихода.

— Ну, конечно, самая главная станция — это на магистрали, — говорит старый железнодорожник, — ее надо назвать: Апатиты.

— Но ведь апатит не здесь, — пытаюсь я скромно вмешаться в разговор.

— Ничего, зато сюда его везут. Значит, решено, — эта станция будет Апатиты. Там, на тринадцатом километре, разъезд, назовем его Титан, — Но ведь там титана, как руды, нет и не было, — пытаюсь я снова подать голос.

— Ну ничего, сейчас нет, так надо, чтобы вы, геологи, нашли бы там титан. Ясно? Ну, а конечный пункт ветки надо, конечно, назвать, у самого апатитового рудника, Нефелином. Тут, я думаю, и минералоги не будут возражать.

— Но ведь там, слава богу, нефелина мало, сплошной чистый апатит, снова говорю я.

— Ну, ничего, батенька, хоть мало, а все-таки есть, значит, и станция Нефелин.

Так родилось слово, так решил отец Саваоф — железнодорожное начальство.

Геохимики нашли около самого разъезда № 68 замечательное месторождение. Они говорят, что здесь открыты мировые руды титана, сотни миллионов тонн на одной маленькой горушке. Ну, значит, будут строить завод, фабрику, поселок.

Даже неловко: мировые руды, а разъезд просто помер 68. Так думает старый железнодорожник. «Надо переименовать. Да опять эти минералоги будут смеяться, назовешь их словом, а они тебя этим словом! Не знаю. Да и жарко сегодня, не до крестин. Пойти бы выкупаться в Имандрс, а то невмоготу, тут еще пристал диспетчер: поезжай в Охтоканду, принимай какой-то барак, кляузное дело, и в такую жару! Ну, прости Африка, Африканда какая-то!»

Разъезд был назван Африкандой, и по всему миру на сотнях языков, во всех мипералогиях, во всех музеях стояло отныне гордое слово — Африканда, Больский п-ов, СССР.